При выполнении этих условий снимаются практически все те проблемы, которые сегодня пугают людей, вздрагивающих при одном только слове "централизм". Такая болезнь, как диктатофобия, вполне излечима. Но для полного её излечения надо прежде всего понять: что же, собственно, в организации важнее всего? А важнее всего то, кто именно осуществляет диктат, кто именно принимает решения, обязательные для выполнения. И кроме того: каков сам характер этих решений, то есть в каких пределах члены организации должны соглашаться друг с другом, находить удовлетворительный компромисс? Каковы те границы, в которых разногласия ещё не гибельны для союза (ибо его должно сплачивать воедино нечто более важное, чем эти принимаемые решения)? То есть это вопрос о программе. Итак, существенны два момента: кто диктует (с волей большинства согласиться легче, но главное даже не в этом, а в том, чтобы круг диктовальщиков не сужался и разногласия не переходили тем самым в простую личную склоку и политиканство; например, лидеры РСДРП из-за ерунды грызлись насмерть и эта грызня в верхах постоянно перекидывалась на низы) и что диктуется (в какой степени диктуемое соответствует убеждениям членов организации; сходство должно перевешивать расхождения по своему значению с точки зрения определённой стратегической цели).

          При удовлетворительном решении этих вопросов (то есть при демократическом характере организации и дельной, детально проработанной программе) обязаловка и прочие внешне неприятные моменты централизма становятся терпимыми. Кстати, надо иметь в виду, что без этих моментов, то есть без определённой обязательности, нет и не может быть не только единства действий, как отмечалось, но и собственно организации.

          Так что если мы искренне хотим достижения каких-то целей, то нам нужна именно организация — как наиболее эффективное средство для этого достижения. Но раз нам нужна организация, то нам нужно и единство действий — то есть чтобы она была организацией не по названию, не просто на бумаге, а на деле, то бишь де-факто. То есть нужно, чтобы она работала, добивалась поставленных целей. А для этого необходима какая-то регламентация внутренней жизни этой организации, регламентация порядка принятия и исполнения решений. То бишь необходимы известная обязательность и диктат. Характер которого описан выше. Диктат, властное обеспечение единства есть содержание централизма, его условие. Без этого нет организации. Важно лишь, чтобы этот централизм был реально демократическим.

          Что можно всему этому противопоставить? Отсутствие организации. Чистую добровольность: вот здесь мы сегодня идём вместе, а там расходимся, а завтра, может быть, пойдём вообще в противоположные стороны. Никакой взаимной обязательности и ответственности. Никакой, соответственно, регламентации взаимоотношений. Или же такая "регламентация", которая ничего на деле и не регламентирует, — типа концепции "рекомендательного характера принимаемых решений". Последняя концепция сегодня широко распространена и довольно популярна у той антидиктаторски настроенной части нашего населения, которая плохо разбирается в том, что же, собственно, представляет собой демократия. А демократия реально — это процедура принятия решений в соответствии с определённой регламентацией взаимных прав и обязанностей. Рекомендательность решений — это отсутствие какой-либо регламентации, то есть обязательности. Хочу — выполняю, хочу — нет. По существу, тут имеется и не решение вовсе, а только совет, рекомендация. Ибо решение предполагает обязательность своего исполнения. Совет же — полную добровольность. "Рекомендующее решение" — это квадратный круг. Право решать — весьма существенное властное право. И оно имеет смысл и значение, только если это действительно именно властное право. Предполагающее обязательность исполнения. Если же это всего лишь право давать советы, то зачем же его вообще регламентировать? Зачем решать, кто имеет право давать советы, а кто нет? Тут не может быть даже и речи о правах, раз у этих "прав" нет никакого обязательного содержания. Право — это право именно в отношении другой личности. Суть его — всегда какого-либо рода принуждение. Если этого принуждения нет, то тогда нет и права. Ибо тут выхолащивается сам его смысл. Право рекомендаций — это право совещательного голоса. А вовсе не право решающего голоса, не право решать. Раз нет самих решений, а есть лишь советы. Смешно, когда люди предлагают наделять руководящие или даже некие "высшие" (!) органы правом рекомендательных "решений", то есть правом советовать, что делать. Да кто же этим правом советовать не обладает по самой своей природе? Независимо от членства в организации? Конечно, кого-то можно лишить и права совещательного голоса. Но лишить такого права, допустим, съезд — невозможно. Что же вообще тогда будут делать участники съезда, если уж им даже совещаться запрещено? Молчать, глядя друг на друга? Право рекомендаций отнять у них никак нельзя — точно так же, как нельзя его и разрешить. Ибо дать можно лишь то, что можно отнять. Что отчуждаемо уже по самой своей природе. Съезд может ничего не решать, но не совещаться — это уж слишком.

          Организация существует лишь при каких-то взаимных правах и обязанностях членов, регламентация которых в писанном виде есть устав организации. Эти права и обязанности регламентируются особо как в отношениях членов между собой индивидуально, так и в отношении членов к сообществу и сообщества к членам, а также в отношениях членов к каким-то представительным, полномочным органам сообщества; а если данных органов несколько — то и в отношениях этих органов между собой, и к сообществу в целом. Таким образом, в любой организации всегда имеется несколько уровней: это индивидуумы, члены, взятые в отдельности; это сообщество в целом; и, наконец, это те или иные внутренние органы — от местных до центральных, делящиеся как вертикально, иерархически в пределах одной функции, так и по функциям. Взаимоотношения всех этих составляющих организацию элементов и должен регламентировать устав. Причём именно обязательные взаимоотношения, а не те, которые не нуждаются ни в какой регламентации — типа права давать друг другу советы.

          Мне приходилось встречаться с такими проектами уставов, в которых авторы пытались регламентировать чуть ли не личную жизнь членов организации. Что, конечно, нелепо. Организация создаётся ведь под конкретную цель и конкретное дело. И устав её должен определять все те взаимоотношения членов, органов и проч., которые существенны для достижения этой цели, для внутренней жизни организации. Это само собой разумеется.

          Но вернусь к обязательности как признаку организации. Можно, конечно, на её место подставить добровольность и простую координацию действий. Причём, если эта добровольность действий, "рекомендательность решений" будет проведена до конца, то мы получим аморфный союз индивидуалов, ничем не обязанных друг другу. Если же где-то мы всё-таки ограничим эту аморфность, введя что-то обязательное, то именно на этом уровне уже и возникнет организация. Кучка таких организаций тоже может взаимно координировать свою деятельность. И если регламентации тут не будет — то это окажется всё тем же аморфным союзом. Ибо организация появляется там, где появляется обязанность. Например, хотя бы платить взносы. А то ведь так вообще каждый желающий сможет объявить себя членом "организации", и будет делать всё, что хочет — и никто не вправе будет от него что-то потребовать или исключить его из "организации". Надеюсь, анекдотичность такого подхода ясна. Обязательность задаёт характер организации, делает её чем-то определённым. Без этой обязательности имеется лишь нечто абсолютно сырое, неопределённое, недееспособное. А к тому же ещё и неустойчивое к политическим розыгрышам и провокациям. Никакого серьёзного отношения к такой псевдоорганизации быть не может. Так что известная обязательность необходима. Вопрос лишь в том, чтобы верно определить её меру, выбрать оптимальный вариант, способствующий эффективности достижения цели, с одной стороны, и жизнеспособности, гибкости организации — с другой. То есть корень проблемы заключается в мере жёсткости-гибкости организации. Максимум централизма должен быть как-то увязан с максимумом демократии. А общее единство воли — с учётом воли каждого члена. Это, в общем-то, достаточно противоречащие друг другу вещи.

          Понятно, что чем выше жёсткость организации, чем выше единство её действий, её мобильность, тем меньше в ней почтения к учёту мнения меньшинства. На каком-то рубеже тут происходит качественный скачок, переход от демократического централизма к бюрократическому. Обратным образом, чем менее жёстка организация в процедуре выработки своих решений, чем более она демократична — тем менее она оперативна и т.п. Поэтому тут нужно искать оптимальное соотношение, не переступая, однако, вышеуказанного порога, за которым организация становится бюрократической, а значит, рано или поздно начинает преследовать уже совсем не те цели, которые были заявлены изначально.

          Главное — это цель. Затем приоритет за наилучшими способами достижения этой цели при выборе форм организации. Но лишь до той грани, за которой средства перестают служить достижению цели и становятся уже самоцелью. Наилучшие способы достижения целей — чаще всего именно жёсткие способы, обеспечивающие эффект кулака, единства действий в наивысшей степени. И нужно следить за тем, чтобы кулак не оторвался от тела и не начал мордовать своего бывшего хозяина, как это случилось когда-то с РСДРП.

          Но ведь единство действий можно обеспечивать и демократически, сохраняя власть (то есть центральные права в организации) за массами. Это ведёт, конечно, к снижению мобильности, но чем-то нужно же жертвовать. И уж лучше мобильностью, чем стратегической целью.

          Впрочем, надо отметить, что проблема гибкости-жёсткости организации — это не столько проблема обязательности-необязательности решений для исполнения, сколько проблема субъекта их принятия, а если точнее, — то это проблема именно самой процедуры принятия решений (потому что можно объявить субъектом права решений съезд, но умелыми процедурами свести это право на нет, превратив съезд в орудие аппарата). Демократическое принятие решений затруднено относительно бюрократического, при котором воля верхов просто спускается низам — и всё. В этом смысле путь сверху вниз короче, чем путь снизу вверх. Но зато принятое сообща решение имеет массовую базу исполнителей. Что здесь теряется на процедуре принятия, то выигрывается на исполнении.

          Таким образом, обязательность не может быть большей или меньшей. Она или есть, или нет. Однако здесь важно ещё и определение субъекта, чьи решения обязательны для организации, — консенсус, определённый кворум, съезд, какой-то орган и т.п. При этом, если кворум определён, положим, в 70%, точнее, решение может быть принято 70% голосов и не менее, то тогда, значит, решение, принятое 60% голосов, будет уже не обязательно к исполнению. То есть остальные 40%, как отмечалось выше, могут принять параллельное решение. Проблема в том, чтобы оба эти решения не отвергали, а дополняли друг друга. При этом оба решения должны быть обязательны для тех, кто их принял, а остальные члены организации должны будут выполнять или одно, или другое решение, если не участвовали непосредственно в их принятии (допустим, такой раскол произошел на съезде представителей).

          К чему же мы пришли? К тому, что для достижения цели нужна воля и действия. Причём, демократически достигнутые. Единство воли — это единственность принятого решения. Единство действия — его обязательность для исполнения. Это самые общие принципиальные подходы. В уставе организации должно быть конкретизировано, кто именно принимает решения. И обеспечена демократическая процедура этого принятия, а также приоритетность такого субъекта, как масса рядовых членов.

          Теперь встаёт ещё вопрос о характере решений с точки зрения того, что решается. Ведь все решения можно подразделить по их важности. В этом плане решения бывают законодательными, определяющими жизнедеятельность организации по большому счёту (то есть это решения типа принятия устава и т.п.); организационными, то есть разовыми по организации и проведению того или иного действия, той или иной акции, по исполнению конкретных функций (например, по изданию органа партии); кадровыми — по формированию состава тех или иных постоянных или временных органов (например, представительного съезда). Наконец, бывают ещё и решения по расходованию финансов и прочих средств организации (что сопряжено с обслуживанием организационных решений, но может быть выделено и в отдельное право). Это четыре основных типа решений. Важнейшие из них — законодательные и кадровые. Их надо максимально демократизировать. Организационные и финансовые решения могут быть более бюрократически централизованными, но тоже — лишь в меру практической необходимости.

О партии как школе самоорганизации

          Всё отмеченное касается, в основном, характера организации как средства достижения главной цели. Выше было рассмотрено, какой эта организация должна быть, дабы действительно служить такому достижению. И ещё было обращено внимание на необходимость единства цели и действий, а также путей их реализации, то есть на какую-то обязательность решений для исполнения.

          Однако можно посмотреть на характер организации не только с точки зрения достижения цели вообще, но ещё и с точки зрения достижения некоей специфической цели. Например, власти рабочих. Ведь характер цели тоже накладывает свой особый отпечаток на характер организации и на сами её средства. Я об этом уже упоминал, когда затрагивался вопрос о демократизме. Простого захвата власти можно добиться, например, и посредством бюрократической организации. Кстати, для армии захватить власть — вообще раз плюнуть. Ибо как раз армия проще всего приводится в действие для таких лобовых атак.

          Однако нам нужен не просто захват власти, а захват её именно рабочими. И вот тут никак не обойтись без демократии. В принципе, на сегодняшнем историческом этапе власть в обществе может взять либо класс, либо же какой-то аппарат, присвоивший себе право называться выразителем воли класса. Что касается рабочего класса, то он, как уже отмечалось, может взять власть только через демократическую организацию органов власти.

          Поскольку партия на первых порах, возможно, как раз и станет формой самоорганизации рабочих в их борьбе за власть, то она должна быть действительно формой самоорганизации. То есть она должна быть по своему характеру демократической, а не аппаратной, подминающей под себя массу и лишь демагогией и обманом привлекающей её к себе. Таким образом, партия, ставящая своей целью взятие власти не для себя, а для рабочих, должна быть организована не просто с какой-то обязательностью — нет, она должна быть организована именно демократически.

          У партии с такой специфической целью есть и ещё одна роль. Если обычные, привычные нам партии нужны просто для эффективной борьбы за власть, то партия борьбы за власть рабочих нужна ещё и для того, чтобы учить рабочих держать власть в своих руках, то есть воспитывать их политически. Эта учёба как раз и должна вестись в рамках самой партии. В ней рабочие должны осваивать и знакомиться с демократическими нормами и процедурами, привыкать к ним, чтобы потом уметь проводить их в общественном масштабе и затем умением этим пользоваться к своей выгоде, к сохранению за собой власти в обществе. В этом плане мной уже указывалось, что партия, как организация, вместе со своим численным ростом постепенно должна менять и свою структуру, и устав — именно с учётом этой перспективы. Конечно, организация партии в чистом своём виде не может превратиться в организацию общественной власти, поскольку у общественной власти есть масса таких функций, которых нет и не может быть у партии. Но, тем не менее, отработка избирательной, законодательной и прочих процедур тут может быть проведена, наверное, исчерпывающе. Я считаю, что партия должна быть именно приготовительным классом для пролетариата, посредством которого он сегодня не только координировал бы свои действия, но одновременно ещё и учился бы самоорганизации и управлению собой и обществом на подлинно демократических началах. Чтобы не было так, что кто-то сверху за него координировал и управлял.

          Разумеется, партия может быть не единственной такой школой. И, конечно, было бы здорово, если бы таких школ было как можно больше — но ведь в чужие монастыри со своим уставом соваться как-то вроде неудобно. А в рамках нашей партии кто, кроме нас самих, сможет воспрепятствовать такой постановке вопроса?

О привязке устава к конкретной ситуации

          Даже определившись в этих самых общих установках, нам пока ещё всё-таки рано садиться за написание устава. Потому что общие подходы и принципы — это одно, а конкретная форма их реализации — совсем другое. Тут всё определяется уже конкретной ситуацией. Сегодня, допустим, партия насчитывает всего сто человек. Да ещё и живут все они рядом. Здесь можно обеспечить в значительной степени непосредственную демократию. А завтра в партии — сто тысяч членов, и тогда уже никак не обойдёшься без представительных органов управления такой махиной. Нужны будут уже совсем иные нормы и структуры. И, соответственно, более сложный устав. Но сегодня, я полагаю, устав надо писать исходя именно из нынешней обстановки. Которая, впрочем, будет быстро меняться. И потому устав должен будет постоянно обновляться, учитывая это. Бояться этого не надо. К этому надо быть просто готовым. Причём, заранее продумывая возможные варианты обновления. Ведь характер изменений, связанных с количественным ростом, нетрудно предугадать заранее.

          Однако помимо изменений, связанных с увеличением массовости организации, в уставе могут быть и изменения, отражающие перемены в той внешней обстановке, в которой действует организация. Такой переменой может оказаться, например, запрет легальной деятельности. В этих условиях, если партия захочет сохраниться, она должна будет бюрократизироваться. А это опасно. Потому что демократия не терпит нелегальщины, подпольщины. Последние уже по самой своей природе отрицают широкий доступ массы к делам управления. Экстремальность ситуации влечёт за собой и экстремальность подхода к организации деятельности. Выжить тут может только что-то жёстко зацентрализованное, военизированное, "административно-командное", то есть бюрократическое. Для такой организации, тем более, слишком засидевшейся в подполье, потом бывает очень трудно разогнуться и вернуться к прежним порядкам, к демократии — просто потому, что сама она уже неспособна бывает на выходе что-либо решать: теперь всё решают в центре. А если в центре не захотят вводить демократию — как тогда быть? Ведь массы сами по себе будут уже разобщены, не приучены к власти, не будут уметь её брать и потеряют способность её удерживать. Вся их организованность будет теперь реализовываться только через командиров. То есть без командиров такой партии уже не будет. Не будет на деле и самой организации с заявленными демократическими целями. Массы тут будут обречены надеяться на добрую волю аппарата, на то, что он сам начнёт перемены, ограничит свои возможности и права. Иначе нормальным рядовым членам останется только покинуть эту партию и начать всё заново в смысле формирования своей организации. Им придётся, если можно так выразиться, эмигрировать в Женеву. Мне кажется, что переход от подпольной (бюрократической) организации к демократической настолько труден, что практически, наверное, просто уже и невозможен. Разве что подполье будет кратковременным. И вожди не успеют закрепиться, оторваться от масс, вытянуться в отвёртки, а массы — разложиться в винтики.

          Данная проблема должна быть учтена при строительстве нынешней партии рабочих. Это должна быть партия именно легальной работы, партия именно открытая — по крайней мере, для своих членов, для их контроля за деятельностью аппарата. Ну а поскольку при внутренней открытости как-то не с руки быть замкнутыми вне себя, то я полагаю, что тут и нет смысла вообще особо секретничать и ударяться в мини-подпольщину. Напротив, как раз широкая гласность и открытость в работе партии могут дать ей опору в массах населения и известную неуязвимость для репрессивного аппарата нашего режима. Ведь, в конечном счёте, важнее всего именно то, чтобы идеи партии овладели массами. И тогда её дело не пропадёт: на место выбитых бойцов встанут новые силы. Ничего другого нам просто не остаётся и делать, коли уж остальные пути ведут нас не к цели, а от неё. Поэтому — никакой нелегальщины, максимум открытости, гласности, доступности.

О демцентрализме как принципе жизни общества

          Маленькое дополнение. Выше я уже написал, что партия должна быть школой демократии. Это, кстати, предъявляет и соответствующие требования к характеру организации. То есть, обратным образом, требует внутренней регламентации, определённой принудиловки, обязательности решений и т.п. Ведь демократия есть определённый порядок общежития, есть взаимный компромисс, при котором люди ограничивают индивидуальный произвол в пользу общего блага. В партии рабочие должны приучаться искать компромиссы и мириться с ними, с волей большинства, как с этим позднее придётся всем мириться и в обществе. Ведь общество тоже есть форма организации — или бюрократической, или демократической. Иного не дано. Или меньшинство навязывает свою волю большинству, или наоборот. Не мнение, а именно волю. Ты можешь думать, как хочешь, говорить, что хочешь, но будь добр придерживаться каких-то предписаний, уважать интересы большинства людей. Это принцип функционирования всякого демократического общества. Нельзя делать, что хочешь — в тех пределах, которые регламентированы. А регламентировано то, что задевает интересы других. Это и есть не что иное, как демократический централизм. Именно к таким будущим порядкам в обществе члены партии и должны приучаться в своей организации — прежде всего, прямо на собственном опыте.

О фракционности

          Значительная часть той незначительной части нашего населения, которая озабочена вопросом создания партий, озабочена дополнительно и вопросом о допущении фракций. Памятная резолюция Х съезда РКП(б) повергает многих в смущение. Чтобы сформировать своё отношение к этому вопросу, надо прежде всего выяснить, что же такое фракция. Большевики, кстати, чёткого определения тут так и не дали, а если и дали, то такое, которое к фракциям отношения не имеет. Всё это и позволило Сталину объявлять фракционной деятельностью любое несогласие с точкой зрения сформированного им, Сталиным, большинства.

          Итак, что же такое фракция? Союз единомышленников? На мой взгляд, нет. Особенность убеждений есть вообще явление само по себе сущее. Его отменить нельзя. И запретить тоже. То есть раз уж у какого-то круга членов партии есть своё особое мнение по непринципиальному, то есть внепрограммному вопросу, то и бог с ним. Но если эти убеждения расходятся уже с самой программой, то тогда возникает вопрос: как же люди с такими убеждениями вообще оказались в одной партии? По дурости? По злонамеренности? Так ведь за антипрограммные убеждения, если они не скрываются, то есть пропагандируются, надо просто исключать из организации. Потому что это уже такие вещи, которые несовместимы с членством. Аналогичным образом, несовместимо с ним и невыполнение уставных норм. Например, создание в обход устава какой-то особой организации с особыми внутренними уставными нормами. Противоречащими нормам устава партии. То есть де-факто сие не что иное, как непризнание устава — и это такой же повод для исключения, как и непризнание самой программы. Если взять для определения фракции просто особенность убеждений, то граница такой особенности — в самой программе партии. Если люди с особыми убеждениями в рамках, допускаемых программой (тут многое значит сама программа; у большевиков, например, она была бестолковой, не политэкономической и, по сути, декларативной — оттого-то среди них и существовали серьёзные разногласия о путях реализации деклараций, и трудно было регламентировать эти декларации программными требованиями), решили особо оформиться ещё и организационно, то тут уже встаёт вопрос: противоречит ли это, во-первых, уставу, а во-вторых, если устав допускает первичные организации не только по территориям, но и по убеждениям (по интересам, как нынче в комсомоле), то как согласуются с уставом партии внутренние правила данной первичной организации? Второй пункт, впрочем, не столь уж и важен, ибо нетрудно организоваться в соответствии с общими требованиями. А вот вопрос о том, на каких принципах формируются первичные организации партии — важен.

          Здесь-то, наверное, уже как раз и можно вести речь о фракции. То есть фракция — это, судя по всему, некое организационно оформленное в рамках устава и программы особое идейное течение. Хотя и тут, видимо, мы имеем ещё не совсем фракцию. Если данная организация по интересам признаёт устав, то она вынуждена выполнять обязательные решения всей партии. Какой же смысл тогда ей в собственной самоорганизации внутри партии, если действительной автономии это ей всё равно не даёт? Пропагандировать свои убеждения можно ведь и без всякого специального организационного оформления — просто борясь обычным образом за изменение тех или иных решений. Впрочем, смысл специальной идейной оформленности может быть в том случае, если данное идейное направление составляет меньшинство во всех первичках. И вот тут его адепты выходят из всех первичек (членство в двух первичных организациях, допускать, видимо, нельзя — это удвоение решающего голоса на выборах на съезд и т.п.) и создают отдельные первички — свои. Чтобы гарантированно иметь право послать на съезд своих представителей. Такая штука будет, видимо, даже полезна — ведь благодаря ей будет отчётливей слышен голос меньшинства. А большинство — оно ведь и на съезде останется большинством. Хотя, конечно, при такой организации по интересам эффективность практической работы на местах может упасть. Впрочем, можно как-то попытаться совместить членство в двух первичках: по месту работы и по убеждениям — просто по-разному определившись при этом с правами таких двойных членов. Чтобы часть прав — по определённому кругу вопросов — эти члены имели в организации по месту жительства, а другую часть — по оставшемуся кругу вопросов — в организации по интересам (тут речь должна идти, в основном, о представительстве на съезде). Вот в этом варианте, по-видимому, уже и можно говорить о фракциях внутри партии. Их надо предусмотреть и регламентировать в уставе. Ну а если под фракцией понимается нечто за пределами программы и устава, то подобного, конечно, быть не должно. То есть многое тут упирается в чёткость самих программы и устава.

О единстве прав и обязанностей

          Выше я писал преимущественно об обязательности чего-либо в организации, потому что именно обязательность обычно считают диктатом и именно против неё выступают. Но надо иметь в виду, что обязанность есть просто обратная сторона права. Право порождает обязанности — и наоборот. Это тандем. Регламентируя взаимные обязанности, члены организации тем самым регламентируют и взаимные права. Права и обязанности суть одно и то же, просто во взаимном зеркальном отражении. Именно наличие таких взаимных прав-обязанностей и конституирует организацию как нечто особое. Отсутствие же их равнозначно отсутствию самой организации. Ведь всякая организация характеризуется определённым порядком во взаимоотношениях людей. Например, правила общежития создают общество как организованное целое. Что же касается такой организации, как партия, то она преследует цель упорядочения совместных действий во имя достижения определённой цели. Это упорядочение возможно лишь при централизации, то есть при объединении воли членов партии, при наличии обязательных для них для всех правил выработки этой воли, а также при наличии правил проведения её в жизнь, то есть правил превращения этой воли ещё и в единство действий как конечную цель данного процесса общего упорядочения разрозненных конкретных личных действий. Здесь имеется в виду, естественно, не конечная, стратегическая цель самих членов организации (допустим, запрещение ядерного оружия во всем мире), а такая цель, которая является предназначением самого процесса организации, процесса организовывания, упорядочения (то есть сложение разрозненных единичных действий в одно усиленное своей монолитностью общее действие).

          Вот это упорядочение и выражается через регламентацию отношений людей по поводу выработки решений и их исполнения, через какие-то права и обязанности людей по этому поводу. Если этих прав и обязанностей не будет, то тогда не будет и организованных совместных действий длительного характера. А ведь организация создаётся именно под стратегическую цель и на какой-то достаточно протяженный период времени. Этим-то она и отличается от временного союза, от координации действий под разовую акцию, где берутся пусть хоть и разовые, пусть хоть и временные, но тоже — обязательства. Всё дело тут — в характере цели. Отсюда вытекают и характер организованности, и различие между аморфным в целом союзом — по тактической цели, и организацией — по цели стратегической. Цель определяет средства, то есть диктует: какими им быть.

          При этом предоставление каких-то прав обратным образом требует наложения определённых обязательств. Ибо одно без другого немыслимо. По крайней мере, в демократической организации. В бюрократической организации все права, конечно, сосредоточиваются преимущественно наверху, за одними членами, а обязанности — внизу, за другими. В нормальной же демократической организации права и обязанности должны быть распределены примерно поровну. Определённое право порождает соответствующую обязанность и наоборот. В супердемократической организации, близящейся к анархической толпе, права сосредоточиваются внизу, а обязанности — наверху. Анархисты — они как раз и мечтают о такой организации, где руководители не обладали бы никакими реальными правами относительно низов, где у них были бы одни только обязанности. А низы благодаря этому могли бы свободно поплёвывать на руководство, одновременно чего-то там требуя от него по какому-то праву. Понятно, что это нелепо: ведь как можно чего-то требовать от того, кто ничего сделать не может (ибо не располагает соответствующими возможностями, правами добиваться этого "чего-то")? Кстати, это очень знаменательно, что анархический идеал является зеркальным отражением идеала бюрократического. И там, и там низы смотрят на руководство, как на чем-то им обязанное, а за собой не числят никакой ответственности по стратегическим аспектам работы организации. В случае бюрократической структуры эта психологическая установка отражает реальное положение дел, ибо в такой структуре вся власть находится у верхов и только они могут что-то реально сделать. В случае же анархическом — это чистое извращение, это бестолково внушённая и бездумно воспринятая психологическая установка того же самого бюрократического характера, ибо она опирается не на что-то реальное, а только на безграмотные идеалы анархической вольницы, требующие низведения верхов до полной ничтожности прав при полной безответственности низов. Понятно, что последнее — это чистая утопия, на деле реализующаяся только в бюрократическом варианте, в который естественным образом трансформируется вообще всякая анархия.

          Маленький пример к вопросу о единстве прав и обязанностей. Допустим, кто-то получает право решать, то есть решающий голос. Но ведь нет решения без исполнения. Без исполнения решение повисает в воздухе. Без исполнения это будет уже не решение, а пустая болтовня. Решение должно исполняться — а иначе какой же в нём смысл? И, кроме того, без исполнения исчезает ещё и сам смысл собираться и заниматься выработкой решения. Но кто же будет исполнять принятое решение? Кто-то другой, кто-то со стороны? Да с какой стати? Одни решают, а другим — исполнять? Ищи дураков. Конечно, дураков найти можно, но ненадолго. Организация, которой повезло с дураками, вряд ли будет прочной сама по себе. Её можно соединить только внешними насильственными скрепами. Лишь в этом случае те, кто решает, смогут заставить всех прочих исполнять свои решения чисто насильственно. Иначе будут исполняться далеко не все их решения, а только те, которые выгодны исполняющей массе, то есть только то, в чём её удалось убедить. (Кстати, именно подобную ситуацию я и постарался смоделировать в программе партии, настаивая на отделении управления обществом от власти в нём, то есть на отделении правительства как решающего органа от армии, от средств насилия.)

          В нормальной демократической организации право решать и обязанность исполнять должны быть уравновешены. То есть в ней кто решает, тот и исполняет. Тут могут возникнуть такие возражения: а как же реализуется данный принцип в случае представительности? То есть почему решение представителей, принятое, положим, на их съезде, исполнять должны простые члены, на съезде не присутствовавшие и ничего не решавшие? Но ведь вся суть-то тут в том, каковы эти представители. В нормальном демократическом варианте организации выборщики сами, по своей доброй воле делегируют своим представителям права решать на съезде от их, выборщиков, имени. (Что, кстати, и происходит с выборщиками и законодателями или с выборщиками и правительством в нормальном демократическом обществе.) То есть это вовсе не отрыв права решать от массы исполнителей. А просто временная передача данного права делегату в чисто технических целях. Главное, чтобы при этом право решать не могло быть узурпировано представительным органом, оторвавшимся от массы. Но сие уже вопрос о процедуре выборов, то есть вопрос исключения возможности самоназначения, закрепления какими-то органами за собой права решать от имени народа независимо от действительной воли самого народа, который, может, никому бы это и не доверил. Сие вопрос о тех средствах, которыми располагает решающий орган, чтобы пренебречь мнением массы и навязать ей свою волю. При демократических процедурах делегирования, при демократических выборах, право решать есть действительное право низов, а вовсе не самостоятельное право делегата. Делегируются ведь именно те люди, которые отражают мнение массы, её волю. Поэтому право решать на самом-то деле тут вовсе не отрывается от обязанности исполнения. При невозможности применения насилия со стороны решающих представительных органов всякое принятое ими решение становится обязательным для исполнения на сознательной, добровольной, по сути, основе. Ведь всякий несогласный может без проблем выйти из организации и никто ему в этом не помешает. То есть у любого несогласного члена организации есть возможность выбирать. Выбирать сознательно, идя на компромисс в неких рамках. То есть принимать индивидуальное решение: выполнять или нет решение представительного органа. Решение это навязывается ему уставом, но не силой. Потому что этот устав-то он сам же и принимал, сам с ним соглашался.

О совмещении членства в разных организациях

          Возможно ли совмещение членства в одной организации с членством в другой? Конечно, возможно. В том случае, если эти организации никак не пересекаются друг с другом в своих целях. То есть в том случае, если столкновения в решениях данных организаций по одному и тому же вопросу не может быть в принципе. Причём речь идёт о решениях не просто широковещательного, декларативного характера, а о решениях, требующих именно обязательности исполнения. Возможно, например, одновременное членство в партии (организации с политическими целями) и в профсоюзах (организации с экономическими целями; не политэкономическими, а именно чисто защитными ещё, эмбриональными). Профсоюзы, конечно, могут занимать какую-то свою позицию по политическим вопросам, расходящуюся с целями, программой партии. Но поскольку эта позиция есть лишь мнение, а не обязательное к выполнению членами профсоюза решение, то член партии вполне может пребывать в профсоюзе, придерживаясь своего особого мнения и даже ещё агитируя за него. Если учредительные цели организаций находятся как бы в разных плоскостях, а не представляют собой разные трактовки одних и тех же проблем, то ничто не мешает такому двойному членству. Даже если одна организация случайно залезет в епархию другой (профсоюз вдруг политизируется), то она всё равно не будет иметь права предъявлять своим членам требования внепрограммного характера. Соответственно, не может быть противоречия членства и обязательности выполнения требований одной организации с членством и обязательностью выполнения требований другой.

О коллективном членстве

          Возможно ли коллективное, ассоциированное членство в партии? Нет. Оно возможно лишь в бюрократической организации, члены которой не имеют прав. Потому что при демократии должно быть именно равенство прав и обязанностей. Коллективное же членство это равенство нарушает. Ведь что такое коллектив? Это особая организация, как-то, видимо, регламентирующая свои внутренние взаимоотношения. Иначе как же этот коллектив может стать единым субъектом, иметь единое представительство в партии? Единым субъектом (в смысле единства воли и действий) может быть только некая организация. Выходит, при коллективном членстве мы будем иметь организацию в организации? Но тогда основной организации — допустим, той же партии — будет небезразличен вопрос: каков сам характер организации коллективного члена, каковы в нём порядки? Отвечают ли они уставным требованиям основной организации, то есть партии?

          Давайте для начала предположим, что отвечают. То есть, получается, этот коллективный член организуется по нормам партийного устава. Но тогда зачем же ему коллективное членство, коли он, по сути, и без того уже представляет собой обычную первичку?

          Теперь допустим, что внутренняя организация коллективного члена всё-таки не отвечает требованиям устава партии. Возможно ли его членство при этом? Юридически — да, но фактически — нет. Потому что сразу же встаёт неразрешимый вопрос о правах и обязанностях этого члена. Как тут его следует рассматривать: как одно лицо или же соответственно его численности? С точки зрения партии, рационально рассматривать его как одно лицо — с одним голосом, стандартным взносом и т.п. То есть со всеми соответствующими правами — наравне с любым простым индивидуальным членом. Допустим, коллективный член избирает своего представителя, выражающего его, коллективного члена, волю. И представитель этот имеет, допустим, один голос. Но ведь помимо прав, у коллективного члена есть ещё и обязанности. Программные и уставные. Коллективный член должен их придерживаться. То есть каждый член коллективного члена должен, в принципе, вести себя точно так же, как и простой партиец-индивидуал. Он должен выполнять решения партии. По крайней мере, данный коллектив-организация должен принимать решения, равнозначные решениям партии, потому что в целом он должен выполнять эти решения. Но тут получается так, что коллективный член становится в зависимость от чужих решений как рядовой член партии, при этом почему-то — по дурости, что ли? — претендуя всего лишь на один голос в решении партийных вопросов. Обычные индивидуалы-партийцы будут принимать решение, а коллективный член с его минимальным правом оказывать влияние на принятие такого решения должен будет, тем не менее, исполнять это решение всем своим составом. Недовольство коллективного члена, проистекающее от явного нарушения равенства его прав и обязанностей, тут будет просто неизбежно.

          Если же дать этому члену число голосов, равное его реальному составу, то тогда может получиться следующая неприятная ситуация: делами в партии может начать заправлять команда, придерживающаяся других, не таких, как у партии, организационных принципов. Например, бюрократических. И когда вождь этой организации будет авторитарно принимать некое решение и обязывать членов своего коллектива выражать это своё решение внутри партии, и решение это в итоге будет приниматься большинством членов партии, как результат демократической вроде бы процедуры — то тогда на деле и окажется, что в партии настал конец настоящей демократии, что в ней воцарился произвол вождя коллективного члена. Кстати, это всё тот же вопрос о фракции за пределами устава.

          В том же случае, если каждому члену коллективного члена даётся один обычный голос в партии, то тогда он автоматически получает и все права и обязанности члена партии на индивидуальной основе. То есть в этом случае коллективное членство просто заменяется индивидуальным. Попытки сохранить какую-то коллективную обособленность здесь могут существовать лишь в антиуставном виде.

          Кроме того, тут имеет значение ещё и чисто моральный аспект. Получается такая дилемма: или коллективный член оказывается ответственным за все решения партии, не имея возможности адекватно влиять на их принятие — или же партия оказывается в ответе за своего коллективного члена с его совершенно оригинальными внутренними взаимоотношениями, быть может, даже, например, монархическими. А ведь лицо партии и лицо её членов должно быть одинаковым. Таким образом, коллективное членство может иметь место лишь в фиктивной или же просто в бюрократической организации, где у низов, у членов нет на деле никаких прав, а то и обязанностей. По крайней мере, мне кажется, что, не имея прав, никто не будет добровольно признавать за собой и обязанностей, то есть будет увиливать от них.

Нужно ли фиксировать обязательность работы?

          Обязанность исследователя — подвергать всё сомнению. В том числе и общепризнанные вещи. Мой собственный опыт показывает, что чрезвычайно часто, просто на удивление часто, это общепризнанное оказывается неправильным.

          Вот с такой преамбулой давайте и подступимся к вопросу об определении членства в партии. Классикой тут считается спор Мартова с Лениным по пресловутому пункту об обязательности работы для члена партии. (Кажется, на самом деле спор этот шёл по поводу необходимости для члена партии оформить своё вхождение в организацию в соответствии с некими нормами. Дело в том, что одна из сторон в этом споре, желая добиться как можно большей массовости организации, утверждала, что членом партии должен признаваться всякий, кто просто при случае где-нибудь объявит себя членом партии. См. Ленин, "Сочинения", 4-ое изд., т. 7, стр. 224, 237-253. — Сост.) Причём у Ленина речь касалась даже не просто работы, а работы именно в одной из первичек. Видимо, для того чтобы можно было проконтролировать: действительно ли человек работает? Такой контроль, конечно, и в самом деле необходим. Иначе любой человек объявит себя членом партии и не будет ничего делать, а то даже и будет делать что-нибудь расходящееся с программой и уставом. И никто не в состоянии будет проконтролировать это и поставить вопрос о лишении такого человека членства.

          Поэтому проблему контроля обязательно надо как-то решать. Решить её можно, например, введением институтов отчётности и инспектирования — разумеется, на общественных (внутри партии) началах. То есть инспекторы партии должны быть не постоянными, а временно уполномоченными. Ещё один из способов контроля — членство в первичке. Конечно, и сама первичка может быть не лучше своего члена, но тем не менее шансы на то, что деятельность члена партии может не соответствовать партийным нормам, тут существенно понизятся.

          Однако проблема контроля, требование обязательности членства в какой-то первичке — это одно, а требование работы в организации — это другое. Поразмыслив, я прихожу к выводу, что последнее требование просто излишне. То есть нет никакой нужды записывать в устав требование работы. Это масло масляное. Устав должен быть лаконичным, экономным. В последнее время мне довелось проанализировать уставы ряда организаций. Общая их беда — многословие, юридическая безграмотность. Нередко одно и то же положение в них регламентируется в нескольких разных пунктах, но просто разными словами. Например, пишется, что членом может быть тот, кто признаёт устав и программу. А затем ещё зачем-то дополнительно указывается, что тот, кто нарушает, то есть, тем самым, не признаёт устав и программу — не может быть членом, должен быть исключён. Но разве это не вытекает напрямую из первого требования? Зачем повторяться? Очень часто пишут и так, что съезд имеет право решать всё, а потом ещё начинают дополнительно разъяснять, что съезд имеет, оказывается, право решать то-то и то-то. Зачем? Ведь всё — значит всё. Или пишут, что членом может быть любой человек, признающий программу и устав, но тут же начинают расшифровывать, что из себя представляет этот "любой" — независимо, мол, от вероисповедания, национальности и т.п. Между тем любой — значит действительно любой. Тут всего лишь одно ограничение — программа и устав. В этих двух документах должны быть зафиксированы все возможные ограничения. Именно ограничения, а не разрешения.

          Поэтому если к вопросу о работе в организации подойти с точки зрения экономии места, то упоминание об этой работе окажется как раз ненужным. Упоминать об этом просто ни к чему. Сама работа, конечно, нужна, но вот особо фиксировать её обязательность — лишний труд. Если есть обязанность выполнять требования устава, и если устав предусматривает обязательность выполнения каких-то решений, то что же это и есть на деле, как не сама обязательность работы? По поводу чего же тогда принимаются решения, требующие исполнения? Исполнение ведь и есть работа. Там, где нужно что-то исполнять, что-то делать, там нужно работать на организацию. Поэтому обязанность работать поглощается обязанностью исполнять решения партии. Или есть ещё какая-то иная работа — сверх исполнения решений партии? Но это уж, извините, личное дело каждого, что ему делать сверх решений организации. По крайней мере, считать именно эту работу (допустим, выпиливание лобзиком из фанеры) основанием для членства в партии — не стоит. Основание для нахождения в рядах партии — это выполнение норм устава, выполнение работы в рамках решений партии и её органов. В ленинском требовании работы в партии не расшифровывается, что это значит: работать. А на самом деле это значит: исполнять партийные решения. И обязанность эта — уставная, понятная без дополнительной "масломасляной" расшифровки, что "исполнять" — это и значит "работать".

          Кстати, для общего развития отмечу ещё, что поначалу у меня мелькала где-то мысль, что, быть может, рабочим не будет надобности со временем работать в партии. Лишь бы они в ней самоорганизовывались. То есть мне казалось, что задача организации рабочих как одна из важнейших для партии может решаться в отрыве от задачи практических партийных дел. Но это всё-таки иллюзия. На самом деле организация может существовать только вокруг какой-то работы. Нельзя организовываться на словах, на бумаге. Если организация есть, то она должна себя проявлять — в конкретном ведении практической работы. Если же организованность будет расписана лишь на бумаге — то мы и будем иметь одну лишь бумагу, а не организацию. Партия создаётся именно для работы и без работы не существует. Организованность рабочих может существовать и развиваться только в рамках конкретного дела. Так что право и обязанность работы, то есть, по сути, исполнение решений организации — никак нельзя отнять от членства. Оно составляет его суть, суть организации.

О социальном принципе приема в партию

          Несколько слов о социальном составе партии. В поступивших в редакцию письмах по этому вопросу приводятся разные соображения. Некоторые корреспонденты считают, что нужно связать членство в партии с классовыми, социальными признаками. Действительно, тут возможны определённые варианты. Например, партия по составу может быть чисто рабочей. Кроме того, возможен вариант, при котором представители других социальных слоёв могут составлять в ней не более какого-то процента, допустим, 20-30%. Или же, по более плюралистической схеме, партия по своему составу ориентируется не на социальное положение членов, а только на их убеждения. Есть и ещё одно предложение — запретить членство в марксистской партии представителям враждебных рабочим классов и групп типа буржуа и аппаратчиков. Что из всего этого, на мой взгляд, наиболее приемлемо?

          Давайте для начала посмотрим на дело практически. Кто сегодня способен создать рабочую партию? Послужить дрожжами для брожения? Интеллигенция. Если сегодня ввести полный социальный ценз, то партия будет раз в пять-десять меньше, чем могла бы быть. Во многих местах её организаций просто не будет вообще. Примерно то же самое будет и при ограниченном цензе. Но это всё, конечно, не главное.

          Главное в другом. Главное — в чём смысл этой меры? Зачем вообще она нужна? Чего хотят ею добиться? Очевидно, преданности партии интересам рабочего класса. Чтобы партия не вильнула в сторону. Вот возьмёт в ней верх интеллигенция, что тогда будет? Конечно, партия начнёт защищать интересы интеллигенции, а не пролетариата. Стало быть, самый верный способ уберечься от этого — социальный ценз при членстве. Вроде бы логика. В духе Л.И.Брежнева.

          Мы уже убедились, что классово выдержанный социальный состав Коммуны не мешал ей выражать интересы мелкой буржуазии. Точно так же, как и рабочий, по преимуществу, социальный состав КПСС не мешал и не мешает ей подавлять самих же рабочих в пользу бюрократии. Почему? Причины две: во-первых, это неграмотность рабочих, незнание ими своих подлинных интересов, а во-вторых, недемократичность организаций, в особенности, стоящих у власти. Так что проблема вовсе не в цензе. Проблема в том, чтобы программа правильно отражала интересы рабочих. То есть отражала научно, а не на уровне обывательского представления. Партии, вполне рабочие по своему составу, могут выражать и отстаивать совершенно нерабочие интересы, а нерабочие по составу партии — наоборот. Характер партии проявляется не в её составе, а в её программе. Так что главное — это именно программа. Разумеется, если в партии большинство будет составлять, как это было некогда принято выражаться "социально чуждый элемент", то он может поставить себе целью изменить программу и устав. И, разумеется, вполне может добиться этого в силу своего большинства. Ну так и что? Разве это трагедия? Что помешает меньшинству организованно отделиться и продолжить своё дело? Впрочем, я, кажется, уже знаю, что именно тут может помешать. Во-первых, бюрократический характер такой организации. При бюрократических порядках просто нет и не может быть живой партии как действительно массовой организации рабочих. Вся её организованность обеспечивается только усилиями аппарата. Ибо именно в его руках находятся и вся информация, и все права. По сути дела, такая организация есть не что иное, как сам аппарат с механически прицепленными к нему массами рядовых членов. Тут — куда аппарат, туда и масса. Потому что сама по себе, без принуждения низов — хотя бы и замаскированного — подобная организация не может существовать как реальная организованная сила. Вот в этой-то ситуации и имеет вроде бы значение социальный ценз. Ведь тут аппарат сам избирает себя, опираясь на бесхребетность и безразличие большинства. Кстати, такой аппарат может просто взять и поменять саму программу организации. Поэтому для противостояния такому аппарату важна хоть какая-то определённость большинства. Правда, это мало что значит для настоящей бюрократической организации. В чём мы постоянно убеждаемся на массе примеров, в том числе и на примере КПСС, в которой, как известно, большинство всегда составляли именно рабочие. Бюрократическая организация, какую бы программу она ни имела, всё равно всегда будет обслуживать лишь интересы своего аппарата.

          Таким образом, в бюрократической организации даже социальный ценз ничего не поправит. Это фиговый листок, прикрывающий неизбежно антирабочий характер организации. От страшной болезни бюрократизма, искажающей суть и цели организации, эта примочка спасти не может. Бюрократия, даже соблюдая ценз, подберёт в партию таких рабочих, что проку от этого ценза не будет никакого. А прочих рабочих — исключит. Но, может быть, тут спасением будет то, что избирать аппарат будет больше не из кого, кроме как из самих рабочих? Ну что же: Сталин был из священников, Хрущев — из крестьян, Брежнев — из рабочих. Кто был лучше?

          Таким образом, во-первых, в бюрократической организации избран будет совсем не тот рабочий, который за рабочих, а тот, который за аппарат. Во-вторых, будучи избран в этот аппарат, очень редкий бывший рабочий не переродится окончательно. С одной стороны, из-за того, что мы все рады переродиться, если есть такая возможность (а тут она как раз есть), в паразитов и эксплуататоров — разумеется, во имя народного блага и для вящей пользы рабочего дела. (Забавно, конечно, но если бы группа марксистов вместе с самим А.Хоцеем сегодня не переродилась в эксплуататоров, то у них просто не было бы и средств для пропаганды марксистских взглядов, то есть, в частности, для публикации самого этого текста с данными ехидными словами А.Хоцея. Не стань упомянутые марксисты капиталистами, их место среди капиталистов заняли бы какие-нибудь другие люди, которые, скорее всего, не выделили бы вообще никаких средств для "вящей пользы рабочего дела". — Сост.) А с другой стороны, потому, что тот, кто не переродится, тот просто и не удержится в бюрократической системе: она его отторгнет. В итоге подобная партия, какие бы цели она ни провозглашала, на деле всегда будет вести к цели всевластия аппарата. И никакой социальный ценз тут не спасёт.

          В демократически же организованной партии массы связаны не через верх, а сами по себе. У них есть полная информация о делах партии, есть непосредственные связи, есть автономные структуры управления (автономные друг от друга). Здесь возможна идейная фракционность. Ведь почему такая фракционность была невозможна, допустим, в партии Ленина? Да всё из-за того же бюрократического её характера. В предыдущих номерах "Марксиста" я писал уже, что бюрократический аппарат организован иерархически. В принципе, любой (в том числе и безвластный) аппарат всегда иерархичен. Но бюрократическая иерархия — это ещё и иерархия власти. В силу чего высшая инстанция всегда подавляет низшую. Бюрократия стремится к монархии, ибо основана на силе. Самый сильный — всегда наверху. При этом он обладает абсолютной властью во всех сферах, в том числе и в идеологии. Все разночтения тут возможны лишь в пределах дозволенного. Ленин терпел их больше, Сталин — не терпел вовсе. То есть в бюрократической борьбе неизбежно формируется иерархический тип организации с сосредоточением наверху всей полноты власти. Это отрицает автономность нижних этажей. В том числе и в идеологии, в убеждениях. Фракционность на идейной почве тут возможна лишь как исключение, как отражение более мягкого характера вождя. И разумеется, лишь в тех пределах, которые не угрожают власти этого вождя. Нетерпимость большевистской партии в идейных вопросах была совершенно не случайна — она отражала сам характер большевистской организации. Идейная борьба тут сопрягалась с борьбой за власть. А в борьбе за власть не может быть компромисса как устойчивого состояния. Постоянная борьба за власть выражалась в идеологии в виде постоянной борьбы за "чистоту марксизма", но на самом деле это был лишь предлог для борьбы за право монопольно выражать истину. Это была форма борьбы за власть. Ожесточённость содержания придавала ожесточённость и форме.

          В демократической же организации аппаратной борьбы за власть быть не может, потому что у аппарата просто и нет власти, а есть почти одни лишь технические обязанности. Бороться за них — интереса нет. То есть все возможные права аппарата тут, с одной стороны, уравновешиваются соответствующими обязанностями и ответственностью — чего нет при бюрократической системе (там у верхов одни права, что очень приятно); а с другой стороны, эти права таковы, что ими нельзя злоупотребить: они жёстко регламентированы. Их нельзя использовать к своей выгоде. Поэтому при демократии иерархия направлена как бы вниз, в сторону массы. Кстати: настоящей демократии нужно наличие именно разных идейных течений, как оформленное, разрешённое уставом, или хотя бы не запрещённое им. При бюрократической же форме организации наверху находится в конечном счёте всего лишь один человек — вождь. И идеология тут господствует всего лишь одна — вождя. При демократии же на вершине власти — масса, то есть множество. И потому идеология в этом случае — множественна. Конечно, в целом для членов организации она сходна в чём-то существенном, но в деталях может расходиться на множество течений. Тут нет ожесточённости и подавления инакомыслия, потому что все члены организации как раз "инакомыслящие", и именно они — у руля.

          Таким образом, в демократической организации изначально присутствуют какие-то идейно оформленные течения, а также, соответственно, и некие фракции, группы людей, знающих друг друга и поддерживающих друг друга, как-то кооперирующихся, например, при выдвижении представителей на съезд (если разрешить эту кооперацию "по интересам" — что, видимо, необходимо). Эта низовая организованность делает организацию не столь чувствительной к расколу. Пусть даже в партии сформируется вдруг такое большинство, которое захочет изменить программу или устав совершенно не в рабочую сторону. Ну и что из того? Меньшинство тут же организованно выйдет из состава этой партии и создаст себе новую партию с сохранением старой программы. (Не всё тут, конечно, обстоит столь просто и гладко — ведь партией могут быть накоплены какие-то ценности: множительная техника, запасы бумаги, деньги на счёте, проплаченная вперёд аренда помещений, редакция газеты и т.п. Вряд ли выходящее из состава партии меньшинство, как раз, быть может, и накопившее все эти ценности, согласится совершенно бесконфликтно с ними расстаться. — Сост.) Вопрос тут именно в программе. Социальный ценз значения тут, повторяю, не имеет. И он даже вреден. Потому что на самом деле он ни от чего не спасает: из-за отсутствия угрозы, которая могла бы быть действительно опасной. Которая могла бы привести к гибели партии, как рабочей по своей цели и средствам. При демократическом характере организации расколы вовсе не ведут её к гибели. То есть опасаться тут просто нечего, а вот зато дельных людей ценз отсеивает.

          Наконец, казалось бы, подлинная нужда в социальном цензе появляется у партии, стоящей у власти. Если власть у партии, то тут её социальный состав вроде бы действительно становится важным. Ибо власть — это чрезвычайно мощный рычаг. Посредством её можно натворить много разных дел. Если партия будет у власти, а власть в самой партии — у "чуждых элементов", то тогда, конечно, вполне возможна антирабочая политика, запрет других партий. Попробуй-ка тут отколись в особую партию. Тут и демократия в партии не поможет. Ибо власть у большинства, но большинство — не то. Оно может злоупотребить властью, подавив инакомыслящее меньшинство, запретив ему организационно самоопределиться для достижения своих целей. Таким образом, социальный ценз может иметь частичный смысл только для демократически организованной партии, дорвавшейся до власти. То есть для такой партии, в которой у большинства есть возможность подавить своё меньшинство и все прочее общество вообще. Однако здесь необходима бюрократическая организация власти уже в самом обществе. Чтобы запрещены были другие партии и т.п. Большинство партии оказывается тут абсолютно властвующим, и становится важен уже сам характер этого большинства. То есть: рабочее оно или нет? Правда, нетрудно заметить, что данное большинство тут просто превратится в некую олигархию, правящую элиту, обладающую монополией на власть, закрепившую её за собой. Иначе ничто не помешает конституироваться другим политическим силам, тому же, например, меньшинству — в свою отдельную партию. Надо думать, подобная элитарная власть вовсе не в интересах рабочих и защищать она будет, соответственно, наверняка не их интересы, а только свои собственные. В самом деле: кто же, будучи монопольно и гарантированно у власти, начнёт работать на других? Зачем? На других работают лишь тогда, когда зависят от этих других. А не при монополии, то есть независимости власти. В общем, социальный ценз, с точки зрения защиты интересов класса, тоже оказывается бесполезным. Как и при обычном бюрократическом строении организации.

          Таким образом, социальный ценз совершенно не спасает партию от перехода на позиции защиты интересов её аппарата, а не рабочих (это при бюрократическом характере партии), или же интересов большинства самой партии (при демократии в партии, бюрократически господствующей в обществе). То есть тут всё против пролетариата. Не неся никакой полезной нагрузки, социальный ценз лишь не пускает в организацию многих людей, которые могли бы быть ей полезны. То есть ценз вреден в принципе.

          Мы, насколько я понимаю, должны создать такую партию, которая, во-первых, будет максимально демократической по своему характеру и которая, во-вторых, будет иметь целью установление неограниченной демократии в самом обществе. В общем, мы должны создать такую партию, которая ставит своей целью не захват власти партией (хотя бы и для самого демократического своего правления), а установление власти прямо самих рабочих. В этой ситуации вводить социальный ценз при решении вопроса о членстве совершенно бессмысленно и вредно. Нет такой угрозы, от которой ценз мог бы предохранить (от реальных угроз, как мы убедились, он не предохраняет — при бюрократизации). Значит, повторюсь, ценз только ослабит партию, оттолкнув и практически, и морально многих неплохих людей. Ценз, конечно, может понравиться какой-то части пролетариата, настроенной на волну своей социальной исключительности — вместо настроя на волны социального партнерства и компромисса как правильной политики рабочих. Однако подобный настрой представляет из себя примерно то же самое, что и чувство национальной исключительности — когда на все остальные нации или социальные слои смотрят как на потенциальных врагов, а не как на сторонников и соратников в борьбе за общие цели. Подобное привлечение рабочих на свою сторону было бы неверным как с точки зрения конечной цели, так и с точки зрения воспитания самого пролетариата. Партия должна воспитывать как раз совершенно другие чувства и другое отношение к методам политики. Задача состоит ведь не в том, чтобы завлечь рабочих в партию политиканскими, по существу, мерами. То есть мерами, ведущими не к выигрышу, а к проигрышу в стратегии, — но зато усиливающими конкретных вождей-политиков, на стороне которых оказывается практически одна только тёмная масса.

          Наша задача реально состоит именно в том, чтобы просвещать рабочих, чтобы воспитывать у них правильное отношение к тем социальным слоям, с которыми им нужно сотрудничать, которыми они должны будут управлять культурно, в компромиссе, а не подавлением. Исходя из этой стратегии, не стоит использовать ценз и как средство привлечения рабочих в партию. Мы тут больше проиграем, чем выиграем. Ибо стратегия будет принесена в жертву тактике, цель — средствам. А ведь именно она, цель, и должна определять, подсказывать свои средства. Так вот, наша цель как раз отрицает социальный ценз при приёме в партию. В выборе своей партии рабочий должен руководствоваться программой, интересами рабочих, а не чувствами кастовой принадлежности и классовой исключительности.

          Наконец, остаётся ещё один вопрос: следует ли допускать в партию представителей антагонистичных рабочим классов? Что ж, тут, наверное, надо напомнить, что Энгельс был буржуем, а Ленин — дворянином и аппаратчиком. Подумаем, кроме того: что реально смогут сделать аппаратчики и проч. против партии, будучи в её рядах? Если они окажутся в меньшинстве, то вынуждены будут работать над выполнением программы в соответствии с уставом. Иначе ведь они тут же будут исключены из партии. В лучшем случае они смогут составить только идейную оппозицию. Ну так и слава КПСС. Это же хорошо — иметь идейную оппозицию. Только надо иметь заодно и регламент, упорядочивающий всякие споры и отводящий им столько времени, чтобы его хватало ещё и на конкретную работу. Критиковать и отвергать программу вне партии никто не может — это будет нарушением устава. То есть пропаганду против её основополагающих документов можно вести лишь внутри партии, лишь среди её членов, но не среди нечленов, среди населения. Первое не только допустимо, но даже просто необходимо — потому что иначе нельзя позитивно изменять программу и устав. Однако такая критика должна быть для членов партии разрешена, например, исключительно в партийной печати. Чтобы это не было агитацией среди абсолютно тёмного населения. Агитацией, которую можно расценить как выступления уже против самой программы.

          Но критика — критикой, а подчинение — подчинением. Критикуя программу и устав, меньшинство должно будет всё-таки выполнять их в своей практической работе. Кстати, сама такая критика не сможет выходить за пределы каких-то принципиальных положений: иначе тогда просто непонятно — зачем данный товарищ вообще держится за своё членство в партии? Только из тех соображений, чтобы развалить её? Так ведь не выйдет. В меньшинстве он просто ничего, кроме критики, предпринять не сможет. А в большинстве, причём только солидном, которое необходимо для изменения основных документов — с этой точки зрения проку тоже нет. Ведь блокирующееся в условиях демократии меньшинство всегда может организованно отделиться и создать себе новую партию со старой программой и уставом — если уж речь пойдет о принципиальных изменениях старой партии. В любом случае люди, которые искренне хотят работать на интересы рабочего класса, на интересы прогресса, смогут сделать это в рамках соответствующей их взглядам партии — кто бы и как бы не вел тут подрывную внутреннюю работу. Причём эта подрывная работа, не принося никакого вреда (при грамотно составленном уставе), будет даже полезна для партии: полезна, во-первых, постоянной критикой в рамках основных принципов партии (например, принципа признания необходимости власти рабочих), а во-вторых, неизбежным (уставным) практическим участием данных товарищей в выполнении решений большинства. Демократия не знает многих трудностей — причём часто почти непреодолимых — с которыми постоянно сталкивается бюрократическая организация.

          Демократия решает организационные проблемы шутя. И лишь бюрократизм всюду ищет угрозы делу рабочих, сам, по сути, будучи главной угрозой этому делу. В особенности же рьяно он ищет угрозы для рабочих в интеллигенции, как в мыслящей и не подчиняющейся ничему, кроме убеждения, прослойке.

О моральных нормах в уставе

          Каковы должны быть обязанности и права членов, записанные в уставе? В тех проектах, которые поступили в редакцию, напичкано, на мой взгляд, чрезвычайно много лишнего. Например, в разделе прав оговариваются само собой разумеющиеся вещи — типа права давать советы. В качестве обязанностей же перечисляются все десять заповедей, вплоть до шокирующих меня требований "быть примером в труде" и "заботиться о сохранности социалистической собственности". Где-то мы это уже, помнится, читали...

          Подобные требования совершенно естественны для чиновничьей партии, главная забота которой — внушить своей пастве, чтобы она хорошо работала и не воровала хозяйское добро. Однако для партии демократической, у которой может быть только сознательный, по собственной воле вступивший в неё контингент, это оскорбительно и глупо. Все заповеди надо выбрасывать. Устав — не Библия. Достаточно предусмотреть полное право организации исключать своих членов. Впрочем, что же тут даже и предусматривать? Организация совершенно вольна в этом по естественному порядку вещей, если она демократична. Вопрос только в том, можно ли наделить данным правом исключения лишь какую-то часть партии, а если можно, то какую именно по размеру часть? Вот и всё. И будет идти постоянный процесс освобождения от всякого рода растлителей малолетних и медвежатников со стажем. Вполне естественный процесс.

          Тогда зачем же товарищи записывают в обязанности члена партии все эти моральные нормы? Может быть, для того чтобы напомнить каждому о том, что нужно вести себя прилично? Но при чём же тогда здесь устав? Это ведь регламентирующий документ. И если в нём что-то записано, то оно должно иметь смысл, последствия. Например, как повод для исключения. Вот, допустим, ты плюнул мимо урны — а по уставу-то, оказывается, обязан плеваться лишь в строго отведённых для этого местах. Получи взыскание. Вплоть до исключения. Нелепость? Да, нелепость.

          Надо понять, в чём, вообще, заключается здесь суть дела. Устав, повторюсь — это именно регламентирующий документ. То есть всякая прописанная в нём норма должна исполняться. И за неисполнение можно вылететь из партии. Впрочем, из партии можно вылететь и просто так, просто потому, например, что большинству не понравился цвет вашего лица. То есть организация в целом обладает абсолютными полномочиями в отношении своих членов. Кто же запретит большинству не быть в одной организации с тем, с кем оно быть не хочет? С точки зрения исключения большинством никакая регламентация даже и не нужна. Нужной она становится только тогда, когда правом исключать обладают какие-то отдельные органы. Вот именно их-то право и надо регламентировать, чтобы они им не злоупотребили. В частности, надо определить, за что именно они могут исключать. Но тут весь вопрос в том, что определять можно лишь нечто само по себе определённое.

          Допустим: ты должен был сделать нечто, а ты не сделал. Это вполне конкретно. Или, положим: программа у нас такова, а ты агитировал население за совершенно другое — и как же это согласуется с членством? Либо, например: все должны регулярно платить взносы, а ты задерживаешь. Нарушаешь тем самым устав. То есть регламентировать можно лишь то, что поддаётся регламентации. Мораль же в этом отношении — весьма расплывчатая штука. И у людей могут быть самые разные мнения по её поводу — то есть здесь нет объективного критерия. А кроме того, и ситуации-то бывают совершенно различные, и правил поведения — бесконечное количество. Если попытаться составить какой-то кодекс как объективный ориентир, то он может оказаться очень обширным — и всё равно не исчерпать всего возможного спектра нарушений.

          Так что не надо делать из устава карикатуру. В нём достаточно прописать лишь то, что действительно необходимо для деятельности организации. Ну а избавиться от дискредитирующего партию члена всегда можно и без устава. Не надо пихать в устав вещи, понятные любому порядочному человеку. В уставе должно содержаться только то, что не всем понятно, что нужно знать для работы в рамках организации. Устав — это документ, упорядочивающий именно работу членов, а не их поведение вообще. Это свод их обязанностей и прав по поводу деятельности в организации и для нужд организации. Всё, что находится вне этого свода, пусть регламентирует Уголовный кодекс. Должны существовать разделение функций и практическая целесообразность. У каждого документа — своя. Согласно его цели и предназначению для деятельности организации. А вот моральные нормы с практической точки зрения не имеют почти никакого значения для деятельности организации. Они не регламентируют взаимоотношений членов — по крайней мере, в большей степени, чем их и без того регламентирует УК. Они, на первый взгляд, вроде бы и впрямь имеют какое-то значение — для предупреждения дискредитации партии. Хотя ясно, что само по себе их наличие ни от чего не предохраняет. То есть и без их наличия организация предохранит себя с тем же успехом.

          В итоге, как я понимаю, моральные нормы в уставе могут играть лишь чисто декоративную и пропагандистскую роль. Чтобы через них объявлять внешней публике: вот какие мы хорошие! Для чего? Чтобы привлечь новых членов? Однако в компанию таких моральных красавцев рискнут пойти немногие. Ибо мало в мире такого совершенства, которое олицетворяет в себе подобный член партии. Или, может быть, тут кто-то просто надеется повысить авторитет партии в глазах посторонних? Но это, видимо, расчёт на дурочку. Которая смотрит не на то, чего данные ребята хотят, не на их программу, а на то, какими они себя объявляют. Мне кажется, что всё это — пустое.

          После данных размышлений я прихожу к выводу, что никакая регламентация не может играть роли повода для исключения. Ибо исключить или нет (несмотря на те или иные нарушения) можно и без всякого повода. Всё в воле самой организации.

          Нельзя зарегламентировать свою собственную волю, то есть запретить себе решать что-либо. Регламентация упорядочивает именно работу. В этом её главная задача. А вот моральные нормы для этого совершенно не годятся. Ибо всякий, поведя себя неприлично — например, назвав тебя в дискуссии мерзавцем, — потом может пояснить, что это было просто образное выражение, под которым имелось в виду нечто даже поощрительное. И ничего тут не докажешь. Да и нечего тут доказывать. Ибо это уровень простых человеческих отношений, от которого зависит: будут ли люди работать над одной целью вместе или же они будут стремиться к ней порознь.

О различиях демократической и бюрократической организаций

          Знакомясь с предлагаемыми проектами, я всё больше убеждаюсь в том, что авторы почти целиком списывают их с устава КПСС, этой до мозга костей бюрократической организации. Авторы тащат в устав новой, демократической партии всякую дребедень, имеющую смысл для существования бюрократии, но бесполезную и нелепую для демократии. Бюрократия борется в своей бюрократической организации за власть именно потому, что здесь есть сама эта власть, оторванная от массы. А значит, получает смысл и борьба за неё, и появляются средства этой борьбы. Например, партийный стаж и кандидатский стаж. Первый даёт привилегии, иначе учёт его не был бы и нужен. Второй проверяет на верность, так сказать, идеалам. Кандидатский стаж — это что-то вроде процедуры, предшествующей в религии посвящению в сан. На человека тут взваливают обязанности, а прав не дают. То есть это совершенно нормальный бюрократический ход. В демократической же организации раз у человека появились обязанности, то, значит, должны появиться и соответствующие права. Никакой дискриминации тут быть не может.

          Аналогично и в вопросе о стаже вообще. Он просто не имеет значения, ибо не должен плодить элиту с повышенными правами.

          Почему эти штучки нужны в бюрократической организации? Они нужны, прежде всего, просто по самому её духу. Чтобы все изначально привыкали к неравноправию. А кроме того, тут опять же проявляется некая боязнь угрозы со стороны "чуждого элемента". Это всё тот же вариант социального ценза. А вдруг, мол, в партию проникнут не те люди? И разложат её изнутри? Что тогда? Для бюрократической организации это действительно опасно, как уже отмечалось. Ибо она не способна к самовозрождениям после расколов. Ведь вся суть её организованности — в аппарате, в жёсткой централизации власти наверху. Если эту власть перехватят, то организация изменит свой курс на 180^o. Как это делает сегодня Горбачёв. Потому что помимо аппарата в бюрократической организации ничего реально больше не действует, всё остальное там лишь на подхвате.

          Демократии же бояться нечего. В партию проникнут чуждые элементы? Ну и слава труду. Если кто-то самостоятельно организуется в рамках данной партии и из неё выделится нечто иное — пускай. Здесь есть полная возможность свободного самоопределения массы. И первоначальная организация не умрёт ни при каких обстоятельствах, если, конечно, абсолютно все её члены не изменят своих взглядов. Здесь нет смысла ни в членском стаже, ни в проверке кандидатов. Вступай и работай. А оформятся несогласия и недовольство — размежуемся безболезненно и без ущерба для дела.

          Конечно, правила приёма нужно как-то регламентировать: не каждый же волен сам по себе объявить себя членом партии. Но кандидатский стаж при приёме не имеет никакого значения. Главное — работа. Работать не будешь — попросим. Будешь дискредитировать — тоже попросим. А если вас, таких шустрых, в партию вступило большинство (по нашему же недосмотру — ну что сделаешь, проморгали), то тоже всё нормально: здесь уже мы сами отделяемся от вас в новую организацию, а вы — как хотите. Демократия — это постоянный процесс самоопределения и самоорганизации. Свободный от нелепых бюрократических крючков. Которые предохраняют от потрясений именно несвободную организацию. Но для свободной структуры таких потрясений просто не существует. Цель тут стабильна, и всегда будут люди, идущие к ней. И ничто аппаратно-бюрократическое не в состоянии этому помешать.

Какая нам нужна партия?

          Ну, а теперь, давайте наконец попытаемся наметить контуры нашей партии "сверхнового типа". Для которой главное — цель, а не внутренняя возня и борьба с чуждыми элементами за власть внутри организации. Поймём тут как итог главное. Во-первых: опасаться, как бы партию не увели от цели, и выдумывать всякие крючки и предосторожности есть смысл лишь тогда, когда партию можно увести. То есть когда её ведут на поводке, когда масса членов — ведомая, а не идущая сама, сознательно и организованно. Сознательную же партию невозможно увести от цели. И нам нужна именно такая партия — которую нельзя увести от цели никаким средством, кроме, разве что, убеждения (ведь не будем же мы, отвергая давление даже самой практики и логики, с нетерпимостью твердолобых фанатиков веровать в то, что бесповоротно и бесспорно наметили себе цель, что открыли абсолютную истину?)

          Поймём, во-вторых, и то, что партию, которую можно увести — её и спасать незачем: от нашей цели она уведена уже изначально. Ибо, в-третьих, поймём же наконец ещё и то, что социализма нет и не может быть без самоорганизованного пролетариата как станового хребта самоорганизующегося вокруг него общества. В деле построения социализма нет никакого толку от пролетариата, организованного нами самими, и потому повзводно и поротно прущего на штурм Зимнего по нашей команде: тут не пролетариат организован, тут организованы именно мы. Нет, для социализма всё-таки нужен такой рабочий класс, который организован сам по себе — своей культурой, грамотностью, сознательностью, самодисциплиной, навыками совместной деятельности, знанием своих интересов и способов их достижения, важнейшим из которых является как раз самоорганизованное действие и т.п. Наша партия, как основную, должна решать задачу именно такой самоорганизации рабочих. Это и есть ориентир для партийного строительства. Планом которого как раз и является устав партии.

-----------

          С чего должен начинаться устав? Возможно, с какой-то преамбулы. В этой преамбуле неплохо было бы изложить те соображения, те основные принципы партийного строительства, которые делают данную партию средством достижения именно указанной в программе цели, а не какой-нибудь другой.

          То есть в этой преамбуле прежде всего должна быть разъяснена связь характера средства с характером цели. Каким именно образом второе определяет первое? Какие принципы предписывает внедрять? Понимания наличия и обязательности этой связи не было, например, на деле у Ленина (отчасти, из-за непонимания самой цели), нет этого понимания и у подавляющего большинства современных рабочих организаций.

          Затем, видимо, должен следовать раздел о членстве, о правах и обязанностях членов в самом общем виде. Разумеется, без дубляжа и провозглашения с умным видом того, что и само по себе существует. Например, права избирать и быть избранным в органы партии. Кто же тогда еще, скажите на милость, может избирать в партию и быть избранным в её органы, если не сами члены партии? Или, выходит, можно быть членом партии и не иметь таких прав? Вот подобные особые случаи, действительно, надо оговорить особо, а не представлять самый общий случай, как какое-то исключительное право.

          (Этого пока достаточно: нет нужды записывать в самое общее определение членства сразу ещё и дополнительные частные определения — указывать на необходимость платить взносы, работать и т.п. Для этого ещё будет своё место. Тут пока сформулирована лишь обязательность признания того, что будет ниже. Ведь всё равно придётся отдельно регламентировать уплату взносов, работу и прочие обязанности. Так зачем же повторяться? Грамотно формулировать — это значит сначала сформулировать общее, а потом уже наполнять его конкретным содержанием. Экономя текст и бумагу.

          Второе обстоятельство: возраст и гражданство. Наверное, данные ограничения оптимальны.

          Третий крючок: признание требований программы. В программе есть, во-первых, требования, то есть цели, а во-вторых, есть ещё и платформа, то есть объяснение целей, объяснение того, почему они ставятся. Цели — это принципиально. Тут общность взглядов обязательна. А вот платформа, то есть те соображения, на основании которых мы пришли к выводу о необходимости стремиться к этим целям, к этим требованиям — они уже не столь существенны. Поэтому-то я и не включаю в устав слова о необходимости признавать требования одновременно с платформой. Я даже предполагаю, что, возможно, у программы при одной цели будет несколько обоснований — по фракциям. Так что единство целей для членов партии обязательно. А единство подходов к этим целям — не очень.

          Четвёртый крючок: членом партии каждый именно может являться, но не обязательно является. Мало признания и даже выполнения требований устава. Надо ещё, чтобы остальные члены не были против работать с тобой в одной партии. По моральным или ещё каким-либо соображениям. А вдруг ты умалишённый? То есть автоматически стать членом партии, признав и начав выполнять требования её документов, нельзя. Нужна всё-таки ещё какая-то процедура приёма, чтобы не довести дело до абсурда.)

          (Это уже разъяснялось. При негласном членстве организация бюрократизируется: кто-то тут знает, кто член, а кто-то нет. И, значит, есть возможность манипуляций, выдвижения от "мёртвых душ" представителей на съезд. Кто проконтролирует тут возможное мошенничество центра? Ибо вся информация тут должна быть сосредоточена хотя бы у него. Не может же её вообще не быть. А то ведь этак любой проходимец заявит, что за ним пять тысяч человек и потребует столько же решающих голосов. Купит их взносами из своего кармана. Тут контролёром можно, конечно, сделать сам центр, дав ему право на исключительное обладание такой информацией. Но что помешает тогда уже самому центру злоупотребить тайной членства и начать формировать съезды из своих людей, чтобы удержаться наверху?

          С другой стороны, если уж кто-то не рискует открыто объявить себя членом партии по каким-то причинам, то зачем же ему обязательно быть её членом? Партии можно помогать, и не состоя в ней).

          (Сначала о финансах: мы делаем обязанностью платить взносы каждый месяц. Если бы, например, вместо слова "ежемесячно" было слово "регулярно", то это можно было бы толковать и так, что, мол, срок регулярности — год. То есть один раз в год платишь за 12 месяцев сразу.

          Взнос в чёткой сумме, наверное, лучше, чем процентный взнос, ибо тут сразу же снимается проблема контроля доходов и зарплаты. Можно было бы, конечно, сделать какие-то послабления для малоимущих, но это, видимо, нецелесообразно. Из соображений гуманности мы эту самую гуманность и ущемим. Ведь равенство взносов порождает общее равенство прав в распоряжении финансами. Поэтому лучше уж пусть будет взнос, равный для всех, а не процент от дохода. Тут, наверное, возникнут возражения и ссылки на доверие, товарищеское отношение и т.п. Мне кажется, что в таких вопросах лучше обойтись без излишнего доверия. Нет ничего прочнее хорошей юридической нормы, предусматривающей возможные недоразумения. Сегодня мы товарищи, а завтра начнём делить деньги, куда сколько направить. И пойдут разногласия, а за ними и недовольство, и вопросы — почему голос того, кто платит 10 копеек, равен голосу того, кто вносит 10 рублей? И т.д.

          А что значит — решения, принятые в соответствии с уставом? А это значит, что, во-первых, партия не может заставить каждого своего члена развестись с женой. Это вне её компетенции. Во-вторых, у каждого органа, полномочного принимать какие-то решения, также есть и какая-то соответствующая компетенция, есть данные уставом права — но не более. В-третьих, есть ещё и оговорённые кворумы, и параметры того большинства, которым только и может быть принято решение. Возможно, что это упоминание о соответствии с уставом в данном пункте даже и не нужно. Я его включил сюда, в общем-то, лишь затем, чтобы сделать все эти пояснения. Чтобы не пугать людей абсолютными вроде бы правами и диктатом партии и её органов.

          Кроме того, думаю, что кому-то такой объём обязанностей может показаться слишком маленьким. Но большего, видимо, просто и не надо. Чем же ещё может быть обязан организации её член, как не выполнением её конкретных решений самого разнообразного — в пределах положений программы — характера? Ведь под это можно подвести абсолютно всё. Тут остаётся ещё только грамотно определить, кто и какие решения может принимать, диктуя свою волю члену партии.

          И вот это уже вопрос о правах — о правах одних членов организации в отношении других её членов. Вопрос этот не надо даже ставить отдельным пунктом. Потому что он станет реализовываться в регламентации того, например, как будет организовано расходование финансов или принятие решений. Ведь здесь надо будет добиваться, чтобы среди членов организации максимально точно соблюдалось равенство и прав, и обязанностей — например, даже в случае делегирования ими своих прав в представительные органы. (Здесь имеется в виду то, что, допустим, на съезде один делегат может оказаться избранным от двух человек, а другой — от ста. Соответственно, права этих ста человек при принятии съездом решений будут явно ущемлены, не равны правам двоих. — Сост.) Кроме того, важна будет сама процедура делегирования, то есть процедура выборов этих органов. И как движение переходит из одной формы в другую, так и финансовое право члена, равным образом, должно будет переходить в право формировать органы, управляющие финансами, не теряя своей силы и возможности влиять на финансовую политику.

          Кстати, надо отметить, что в уставе можно легко обойтись вообще без упоминания прав. Ведь права зеркально отражаются через обязанности. Права членов партии в отношении, допустим, какого-то органа суть не что иное, как обязанности этого органа в отношении членов. Достаточно упомянуть лишь об обязанностях всех членов, всех органов и т.п. — и тем самым одновременно будет упомянуто о правах. Вот и давайте будем повсюду писать только об обязанностях как сущности регламентации. А то ведь у нас есть любители сочинять пункты, зеркально отражающие друг друга: в одном пункте кому-то даётся право в отношении кого-то, а в другом — обязанность этого второго относительно первого. Хотя это всё одно и то же, только выраженное разными словами. Все обязанности, повторяю, являются, обратным образом, правами, которые регламентируют взаимоотношения людей. Эти взаимоотношения между двумя субъектами всегда двойственны. И состоят они как раз в том, что с одной стороны имеется право, а с другой — соответствующая обязанность. И потому вполне достаточно бывает оговорить что-то одно. Безграмотные уставы КПСС, ВЛКСМ и прочих подобных им организаций составляются, видимо, не юристами — или же такими юристами, которые готовятся в наших совковых вузах. Впрочем, возможно, что излишнее дублирование, болтовня о правах, зеркально отражающих обязанности, играет в этих уставах просто некую рекламную роль.

          Отмечу, к примеру, такой повтор: в уставе КПСС написано, что член партии имеет право обращаться в высшие органы. Но сочинителей устава, видимо, охватило беспокойство, что для КПСС одного этого пункта будет недостаточно, потому что в высших органах партии на рядового члена, судя по всему, вполне могут и наплевать. И тогда составители устава дополнили своё сочинение пунктом, по которому высшие органы ещё и обязаны рассмотреть такое обращение. Самого выражения права, выходит, оказалось мало, коли оно не было подкреплено соответствующей обязанностью. Право тут превратилось в нечто подобное "рекомендательным решениям": ты можешь обращаться, а никакого толку всё равно не будет. Конечно, куда проще опереться на однозначно выраженную обязанность, которая естественным образом поглощает собой право, предполагает его как свою предпосылку. Органы партии обязаны реагировать на обращения членов партии — и точка. Именно это и должно регламентироваться. Право — это именно возможность. Если нет конкретного запрета, то оно всегда существует. Но оно остаётся не более чем возможностью при отсутствии ответной обязанности. Обязанность же сразу делает любое возможное право действительным, актуальным. При этом, раз есть конкретно оговорённая обязанность, уже не может быть никаких запретов на использование своего права для всех тех, к кому вышеупомянутая обязанность обращена своей противоположной стороной как право.

О строении партии

          Теперь давайте прервёмся и опять подумаем: что нам делать дальше? С членством всё вроде бы более-менее ясно, во всяком случае ясно то, что в любой организации должны быть члены. А вот что там должно быть ещё? Это зависит от характера организации, от её задач. А также и от того, сколько именно в ней членов, как расположены места их проживания и т.п. Вот и попробуем подумать, исходя из наших целей, а также из нынешнего и ближайшего будущего положения вещей: что нам нужно иметь в организации, дабы она успешно работала? Давайте будем учиться грамотно писать себе правила, законы, то есть будем, тем самым, учиться самоорганизовываться.

          В партии есть два основных рода деятельности. Это, во-первых, деятельность партии по реализации своей программы и, во-вторых, её деятельность по обеспечению своих внутренних нужд, то есть деятельность по поддержанию себя как организма. А это значит, что для выполнения обоих этих родов деятельности нужны, соответственно, во-первых, структуры, обслуживающие деятельность организации вовне и, во-вторых, структуры, обслуживающие саму организацию как организацию. Структуры первого рода — это, по сути, структуры, управляющие деятельностью партии, решающие, что конкретно делать и как делать, а также кому делать то-то и то-то. К прерогативе же структур второго рода относятся законодательные решения, то есть решения по поводу правил функционирования самой партии (устав и т.п.), её подразделений, в том числе и правил принятия решений структурами первого рода, ну и, конечно, правил принятия решений самими структурами второго рода. Особняком тут стоят органы, выполняющие чисто технические функции: учётную по членству и учётную по финансам. А там, где учёт, там, конечно же, должен быть и контроль. Ведь верный учёт без контроля невозможен. Надо же знать, когда тебе подсовывают неверные данные. Сии обслуживающие органы, понятно, уже ничего не решают ни в какой области, они чисто технические. Также, возможно, нужны ещё какие-то особые структуры для координации действий и инспекции выполнения решений, а также для функции представительства (с императивным мандатом, то есть без права решать от имени партии). Нужны, видимо, и какие-то органы на случай чрезвычайных обстоятельств, то есть тех обстоятельств, которые не предусмотрены уставом и другими решениями партии. Это я всё пишу пока о постоянных функциях, которые нужно исполнять всегда, имея соответствующие службы. А есть ведь ещё и временные нужды — например, организация какого-то конкретного дела. Тут вполне могут понадобиться некие временные структуры — под данное конкретное дело. Специально под него.

          Стоит отметить и то важное обстоятельство, что там, где принимаются решения, обязательные к исполнению, — там обязательно есть какая-то иерархия, централизм. Ведь решение — это приказ к исполнению, команда. Тот, кто отдаёт её, является командиром. Тут неизбежна иерархия старшинства, то есть иерархия полномочий в принятии решений. В нашем случае иерархия должна носить демократический характер: чем полномочнее, чем ближе к полной власти в партии орган, тем он должен быть представительнее. Тут можно наметить ряд полезных градаций. Полезных тем, что у принятия решений должен появиться какой-то порядок.

          Что является идеалом при демократии? Полное непосредственное правление низов. Высший субъект власти в партии есть, конечно же, сама партия. Возможно ли такое непосредственное проявление власти массы? Конечно. Это референдум. По какому-то оговорённому кругу вопросов: их, дескать, можно решать только референдумом. Или же по принципу требования какой-то части партии — по любому вопросу. Или какое-то совмещение первого принципа со вторым.

          Разумеется, референдумы — дело трудоёмкое. Проводить их по каждому подряд вопросу невозможно. Но зато можно пойти на компромисс и, допустим, не проводить референдумы по не слишком важным вопросам или в тех случаях, когда подавляющее большинство партии не настаивает на референдуме. Тут для решения вопросов может быть использовано нечто более мобильное и экономичное. Например, максимально широкое представительное собрание, работающее постоянно или определённое время. Конечно, широкое собрание неудобно иметь как постоянный орган, тем более, для партии. Как содержать такое число представителей? Где содержать? Они же должны будут постоянно жить где-то в одном месте. А это, скорее всего, будет весьма накладно в финансовом отношении. Что же касается временного собрания, то оно может оказаться неэффективным из-за нехватки времени для обсуждения вопросов, из-за неподготовленности представителей. Так что здесь встаёт проблема выбора между парламентом и съездом представителей. У каждого из этих вариантов представительства есть свои плюсы и минусы. Однако у партии выбора нет. У неё всего лишь одна возможная форма широкого представительства — съезд. Компенсировать его недостатки можно, например, налаживанием информационной службы, постоянным обсуждением в партии тех вопросов, которые должны решаться на съезде. Тогда представители не будут глядеть на них, как бараны на новые ворота, а станут только решать. То есть вполне возможно наладить постоянное обсуждение соответствующих проблем и без съезда. Чтобы на последнем люди уже не рассматривали каждый вопрос с самого начала, а могли сразу голосовать. Здесь получается уже нечто вроде естественного императивного мандата. Низы организации, будучи в курсе тех проблем, которые предстоит решать на съезде, смогут делегировать на него тех людей, которые отражают мнение большинства местных организаций. На съезде, таким образом, будет идти лишь выявление воли большинства мест и доводка постановлений, а также решение крупных практических вопросов. Здесь будет происходить, по сути, совмещение съезда с референдумом. Первый начнет выполнять роль заключительного звена последнего. Из-за технической невозможности провести чистый референдум. И из-за необходимости более детальной проработки решений, которую просто нельзя сделать через референдум, ибо это требует технического обеспечения даже на порядок выше, чем простое голосование "да-нет-воздержался" по какому-либо вопросу.

          Обращаю, однако, внимание на то, что такой полуимперативный характер естественным образом могут иметь лишь временные органы, задача которых как раз и состоит в замене и выправлении слабых сторон референдума. Постоянный же орган, для которого представители с императивным мандатом — нелепость, в партии иметь невозможно. Да и не нужно. Ибо постоянный орган вообще бывает нужен лишь для проработки законов. А в партии законов — пшик. Один устав. Тут нечего особо законодательствовать — из-за бедности внутренней жизни организации. Вся деятельность партии сводится всего лишь к нескольким основным идеям и функциям — совсем не то, что жизнь общества. Здесь просто нет и не может быть постоянной работы в сфере законотворчества. Зато может быть постоянная работа в сфере управления, исполнения решений. Может быть. В бюрократической организации. Я полагаю, что в отличие от такой бюрократической организации демократическая партия вполне может обойтись без командиров с большими властными полномочиями.

          Итак, со съездом мы более или менее определились. Но тут встаёт ряд других проблем. Например, такая: на что, на какой регламент будет опираться съезд? Кроме того: кто будет на съезде представительствовать? То есть за кем будет право посылать делегатов — не за каждым же желающим? Тогда ведь будет уже не съезд, а референдум, всеобщий сбор членов партии. Это же абсурд. Да и неравноправие. Ибо тот, кто сможет приехать, будет решать за того, кто не сможет — потому что этот не приехавший, например, далеко живёт. Значит, в партии нужна некая ячейка, организованная, обеспечивающая представительство на съезде. С другой стороны, кому будет съезд давать команды? Всей массе членов? Так ведь так давать можно далеко не всякое поручение. Потому что иные поручения требуют конкретного исполнителя. Да и скажите на милость, что это будет за организация, если вся её организованность выражается только в рамках съезда? На местах, значит, все сами по себе, а сотрудничество проявляется лишь в представительстве на съезд? Так тут и представительство невозможно, раз каждый сам по себе. Потому что узнать друг друга можно только в совместной работе. А для неё также нужна организованность. Ведь партия и создаётся именно с этой целью — ради организованности в работе. Организованность должна существовать снизу доверху. И костяком тут должны быть как раз низовые организации. Потому что это именно их организованность, продолжающуюся в масштабах региона, страны и т.п., и выражает партия в целом. Значит, необходимы какие-то промежуточные формы организованности членов партии. Тут можно взять за отправную точку первичные ячейки, о которых писалось в соображениях о представительстве. Хотя всё дело здесь упирается в количество членов. В какой-то ячейке, например, окажется всего 10 членов, а в какой-то — все 100. При таком раскладе представительство на съезде никак не может быть равным. Поэтому, наверное, целесообразно отделить ячейку для представительства от местной организации. Отделить, конечно, характером полномочий. Например, разрешить местной организации с пятьюдесятью членами и выше самостоятельно принимать в партию и исключать из неё. Можно, конечно, разрешить это и первичной ячейке. Местная организация будет просто более полномочной по представительству — согласно числу членов. Во всяком случае, де-факто она будет по значимости и по правам выше, чем первичка. Как более представительный орган. То есть решения МО будут обязательными для ПЯ, входящей в неё. Если, конечно, данная ПЯ согласится войти в данную МО. Впрочем, несогласие ПЯ в этом вопросе — нонсенс. Зачем же вообще нужна партия, если не координировать свои действия, если не работать совместно? Тогда и в партию входить не надо. Возможные идейные разногласия — это одно; но вот организационное разногласие в организации — этого уже понять нельзя.

          Таким образом, у нас намечается примерно следующая иерархия строения партии, выраженная в организационных структурах и органах управления и исполнения технических функций: вся партия (референдум), затем съезд, затем как промежуточное звено, допустим, региональная конференция, затем общее собрание местной организации и, наконец, общее собрание первичной ячейки. Это по органам управления. А организационными единицами тут являются: сама партия, местные организации и первичные ячейки. Сюда можно было бы добавить ещё и самих членов партии — но этого делать, пожалуй, не стоит, потому что на их уровне собственно организационное строение партии уже пропадает. Из постоянных органов партии, исполняющих функциональные задачи, нужно иметь в виду пока, видимо, только секретариат (занимающийся учётом и контролем учёта членства), казначейскую службу (занимающуюся сбором и учётом взносов, а также выдачей денег), ревизионную службу (осуществляющую контроль за казначеями) (хотя, может быть это и не нужно), оргкомитеты с узким кругом полномочий, редколлегии, временные комитеты и комиссии под конкретные дела.

О важности процедур

          На что нужно указывать, когда описываешь какой-нибудь орган? На то, как он формируется, что он делает, каковы его полномочия, каким образом выражаются эти полномочия и т.п. В этом отношении устав должен быть подробным, должен регламентировать все важные процедуры и взаимоотношения, дабы исключалась сама возможность недоразумений и произвола.

          Демократический устав отличается от бюрократического не только тем, что в нём критическая сумма властных прав отдана массе членов организации, а не её аппарату, но ещё и тем, что в таком уставе продуманы и расписаны именно сами процедуры реализации этих властных прав. Иначе права эти останутся всего лишь декларациями. Например, устав РСДРП, принятый вторым съездом и состоявший, по-моему, из 22 пунктов, страдал как раз этим самым недостатком (как, впрочем, и большинство уставов нынешних организаций и партий, если они вообще есть, эти уставы. Слишком многое в них не бывает предусмотрено, а значит, отдаётся на усмотрение — и кому же? Естественным порядком вещей — аппарату. При неразработанности организационных норм роль аппарата и потребность в нём неизбежно повышаются. В самом деле: должен же кто-то восполнять прорехи регламентации, решая по ходу все всплывающие недоразумения и новые проблемы? Ведь не всё же они могут быть заранее предусмотрены. Более того — жизнь развивается, ставя новые вопросы, порождая новые ситуации. И если устав закостенел в своей первоначальной форме, то он, тем самым, бюрократизируется. Потому что во всё большем и большем числе ситуаций нужен и важен по своей роли становится аппарат. Власть постепенно переходит к нему самим течением жизни.

          Как же в связи со всем этим бывает построено законотворчество, например, в демократическом государстве? В непредвиденных и новых ситуациях там всё решает, конечно же, исполнительная власть. Но законодательная власть тут же берёт эти ситуации на заметку и разрабатывает порядок поведения людей, порядок решения данных новых проблем, то есть разрабатывает законы, отнимая у исполнителей их чрезвычайную власть, сводя исполнение к чисто технической функции. Вот и у нас дело должно быть поставлено точно таким же образом. Партия должна быть, если можно так выразиться, правовой, с живым, меняющимся согласно обстановке, обогащающимся уставом. Совершенствующимся с учётом практики в сторону обеспечения приоритета прав массы членов партии, приоритета демократии.

          С этой точки зрения предлагаемые соображения вовсе не являются окончательными, тем более что и представляют-то они собой всего лишь привязанные к нынешним условиям наброски, эскизы устава.)

          (Эта структура обеспечивает внутреннее функционирование партии, демократичность этого функционирования.)

          (Свободное формирование предполагает, что люди тут организуются по убеждениям и тем самым образуют некое идейное единство, некую фракцию. Место их проживания при этом не имеет никакого значения. Цель существования института ПЯ — вовсе не практическая работа, а лишь учёт и представительство в высших органах партии).

          (Мнение ПЯ, созданной не по месту жительства, очевидно, может быть выяснено и по переписке. Такой маленький кворум установлен именно из-за трудностей собраний для тех, кто живёт на большом отдалении друг от друга. Учитывая идейное единство ПЯ, тут возможны послабления. Поясняю: при указании кворума большинство считается от числа присутствующих, без указания кворума — от состава ПЯ. Простое большинство — это большинство вообще. При 80% воздержавшихся оно может быть 11%. Абсолютное большинство — это число голосов свыше 50% кворума или состава ПЯ. Консенсус — это полное единогласие кворума или общего состава.)

          (Первое правило дисциплинирует и организует. Второе — предотвращает двойное право голоса при представительстве.)

          (Здесь стоит пояснить следующее. Во-первых, регистрация ПЯ носит, разумеется, чисто заявительный характер, раз ПЯ создаётся свободно. Во-вторых, аналогично, вступление и выход из ПЯ свободные — это и должно учитываться. В такой ситуации, очевидно, устойчивой единицей будет ячейка с каким-то резервом, то есть человек, допустим, из семи. На такой обладающей резервом ячейке не скажется отрицательно, разрушающе уход одного-двух членов. В-третьих, то, что секретарь избирается собранием, а не навязывается сверху, делает его зависимым от ПЯ. Конечно, в данной службе, имеющей чисто технический характер, то есть в такой службе, в которой нет власти, централизация совершенно не опасна. Однако здесь важен сам принцип. Да и как можно назначать руководителей сверху при свободном формировании? К тому же тут происходит какое-то конституирование, самоорганизация ячейки, что для нас тоже важно.)

          (Это структура, параллельная первичкам, но в отличие от них она формируется не по убеждениям, а по месту проживания и обеспечивает именно практическую работу по реализации целей партии.)

          (Количественный состав значения пока ещё не имеет. При известном разрастании МО понадобится, конечно, какое-то внутреннее структурирование, копирующее взаимоотношения съезда и ПЯ, съезда и МО, но только тут на место ПЯ партии встанут ПЯ местной организации, на место съезда — представительство этих ПЯ и т.п.)

          (Таким образом, общее собрание МО — это организатор практической работы, которая намечена или сверху, или же самостоятельно — то есть, как это было отмечено, МО выполняет даже не решения съезда или референдума, а именно программу партии. Решения ОС МО, само собой, обязательны для её членов.)

          (Это в обязательном порядке. А так МО добровольно может жертвовать в центр дополнительно из своей кассы.)

          (Это нужно для контроля, чтобы знать, сколько взносов должно поступать от той или иной ПЯ.)

          (По месту жительства — то есть в отношении лишь тех, кто проживает в том населенном пункте, где базируется МО. Иногородние приниматься и исключаться, конечно, не могут. Последнее правило регулирует отношения МО и других органов, осуществляющих приём и исключения. Например, съезд может принять или же исключить какого-то человека, тем самым введя или выведя его из состава МО, а МО может не согласиться и, таким образом, настоять на своём. У съезда тут останется только одно оружие — исключать из состава партии сразу всю МО. То есть вопрос о данном члене всегда снимается волей именно МО. Съездом же может ставиться вопрос лишь о самой МО вместе с её волей. Точнее, о той части МО, которая противится воле съезда.)

          (С учётом кворума, то есть п. 4.)

          (Секретарей, наверное, лучше разделить по регионам. Тогда ответственный секретарь как центр сбора всех данных будет уже не нужен. По новому приёму и исключению, наверное, целесообразно, чтобы МО сразу же высылали копии своих решений в секретариат РК, а также и съезда. Определение правомочности ПЯ означает не право СРК на отказ в её регистрации, а контроль за действительным наличием в партии данных членов, предупреждение двойного членства и т.п.)

          (Видимо, разумно оставить даже всего лишь две инстанции приёма — большую МО и меньшую РК — там, где нет МО. И сделать решения обеих данных инстанций окончательными. Чтобы съезд этим вообще не занимался — не тот уровень. Причём нужно развести решения МО и РК, чтобы МО и РК были автономными, чтобы РК не вмешивался в полномочия МО. Хотя, вообще-то, всякая МО первоначально формируется приёмом на РК — пока она не достигнет численности в 20 человек. Видимо, можно сделать и так, чтобы до набора МО состава в 20 человек РК имела право вмешиваться в дела МО, а после набора МО состава в 20 членов РК теряла бы это своё право.)

          (Наверное, нет смысла специально оговаривать, какие именно вопросы являются исключительной компетенцией референдума. Поскольку представительство на съезде свободное, съезд будет отражать реальную волю партии. И на референдум стоит выносить лишь такие вопросы, которые, будучи принципиальными, не найдут разрешения на съезде согласно уставу.)

          (То есть любая поданная кандидатура должна быть учтена и поставлена на голосование, и никого нельзя отвести иначе, как в ходе самого голосования.)

------------

          Мной не предусмотрено таких органов и должностей, значение которых потребовало бы или прямых выборов всеми членами партии, или же выборов представительных — на съезде. То есть здесь нет должностей типа председателя партии и т.п. Зачем он нужен? Партия может и должна сама организованно решать свои проблемы, планировать свою деятельность на съездах и других собраниях. Для представительства же достаточно одних членов ОК. Нам монархи не нужны. Мы не КПСС.

          Нужно ещё, наверное, растолковать тот пункт, что никто не может быть избран более, чем на два срока подряд, абсолютно: это для того, чтобы не было перевода из одного кресла в другое. Давайте дадим товарищу отдохнуть хотя бы один срок. А ещё полезнее — два срока, если речь идёт о выборах на прежнюю должность. О сменяемости: 1/3 всего лишь обязательный минимум. А в принципе, разумеется, может быть сменён хоть весь орган.

          Секретариаты и казначеи, конечно, должны вести соответствующую документацию. Все пожертвования должны проходить только с ведома членов ПЯ и МО, чтобы не было злоупотреблений со стороны казначеев. Возможны обязательные отчёты по движению средств соответствующим органам.

          Секретариат, видимо, должен ещё и заверять все документы партии, которые требуют этого.

          Необходимо также разработать, как отдельный документ или часть устава, регламент съезда, конференции, общего собрания.

          Хочу ещё отметить, что совместно планируя свою деятельность, а затем с известной долей самостоятельности на местах исполняя эти решения, мы будем тем самым моделировать управление производством, будем постепенно приучаться к этому управлению. А управление производством и обществом — главная задача рабочих в будущем.

          Я надеюсь, что предложенные материалы к уставу дают некоторое представление о тех основных принципах, которые должны быть заложены в строение демократической организации, а также содержат какой-то костяк, способный служить предметом обсуждения для выработки чёткого и более или менее удовлетворительного уставного документа партии.